игривая мысль была совершенно некстати, но в такой ситуации черт знает что в голову лезет. Он покосился на Станислава: тот послушно держал на весу руки, вопросительно приподняв брови, смотрел на Алену.

Шипел убежавший кофе, заливая, загаживая плиту. Аккуратная Елена Васильевна брезгливо потребовала:

— Снимите турку! Что за безобразие.

Крячко подчинился, орудуя очень плавно, размеренно, но, видимо, какая-то траектория его движений Алену не устроила — она дернулась, дрогнул, как на курке, палец с боковой панели телефона.

Все замерли. Ничего не произошло.

Крячко начал негромко, с ноткой укоризны:

— Еленочка Васильевна, откуда нервы в столь юном возрасте?

— Вы пожили бы тут, в этом паноптикуме, подольше, посмотрела бы я на вас, — отбрила она.

— Вполне мирные места, — заметил Гуров.

— Это вы потому так говорите, что приехали-уехали. Вы ж ничегошеньки не знаете.

— Так расскажите, — предложил Станислав, — мы ж для того тут и посажены.

— Дуру из меня не делайте, — посоветовала Алена, — братишка сдал со своим дурацким гаражом, меня вы пришли задерживать. Ну это дудки, лучше уж загреметь под фанфары.

— Но все-таки, может, сперва расскажете? Интересно же, — подал голос Крячко.

— Только, пожалуйста, покороче, — искренне попросил Гуров.

— А вы-то куда спешите, господин полковник? — заботливо уточнила она.

— Да, знаете ли, хотелось бы перед смертью как-то настроиться на душеспасительный лад, сосредоточиться, а не выслушивать бабские пересуды.

«Ну же, ну, психани, сделай ошибку, — Гуров видел, что Крячко, сохраняя вежливо-равнодушный вид, уже незаметно для неискушенного взгляда изменил положение корпуса, — всего-то на несколько градусов повернуться в мою сторону, а уж Станислав начеку».

Однако на этот раз пока не суждено было Алене запрыгать, завывая, с простреленной рукой, потому что не повелась она на маневр, не отвлеклась. Тяжело с преподавателями: она не оскорбилась, а деликатно, с выражением «брякнули-глупость-бывает», продолжала:

— Это не пересуды, как вы изволили выразиться, а скорее попытка восстановить картину, подоплеку происходящего, — и уточнила, чуть не с тревогой: — Или это уже не важно? Успокойте меня, Лев Иванович.

— Важно, важно, — заверил Гуров, усилием воли расслабляя мускулы.

Сейчас не время, если сидеть, как кол проглотив, в нужный момент просто что-нибудь защемит — и готово дело, точно до пенсии не доживешь.

— Вообще мы полагали, что все сводится к соперничеству двух… дам, — светским тоном заметил Крячко, — а тут, получается, подоплека?

И снова она не обиделась, ухом не повела:

— Понимаю ваш сарказм. Однако корень зла и в самом деле немного в ином.

Алена помолчала, собираясь с мыслями.

— Что ты задумала? — спросила Анна Георгиевна с сожалением. — Дениса не вернешь, чего ты все беснуешься?

Два красноватых пятна показались на запавших бледных щеках — и только. «Вот это самообладание у наших учителей», — походя погордился Гуров.

— Ну, вы меня с этой вот самкой не путайте, — усмехнулась Алена, ткнув пальцем в Нину, — это у нее все инстинкты ниже пояса, а я существо самодостаточное и разумное. С деньгами и в довольствии и одна проживу…

Завуч высокомерно уточнила:

— Ты мою квартиру имеешь в виду.

— Само собой. Да, я позабыла сказать: тут на кухне имеется небольшой сюрпризец, примерно такой же, как тогда, в «Улиссе» — ну, Нина помнит. Так и быть, расскажу историйку, чисто оправдаться, а потом уж, простите, придется начатое закончить, — Елена Васильевна вздохнула, — я, видите ли, перфекционист, все до конца желаю довести. А Нина у нас неправильная, вечно отскакивает. Теперь-то не выйдет, баста. Теперь наверняка.

— Ну а мы тут при чем? — Гуров снова попытался отвлечь внимание, сделав попытку подняться.

— Не шевелитесь, — приказала она.

— Я хотел вам стул предложить, — сообщил сыщик, — рассказ, насколько я понимаю, некраткий?

— Я тезисно, — заверила Алена, — у нас аудитория подготовленная, так что все сведем к обобщению и систематизации знаний с контролем усвоения и обсуждением допущенных ошибок… согласны?

— Вполне, — одобрил Крячко, — вы очень понятно формулируете.

— Что ж, продолжу в том же духе. Итак. Вы, уважаемые сыщики, в целом поняли верно: да, все дело в глупом, недостойном мыслящего человека бабском соперничестве. Меня извиняет лишь то, что Денис Романов — это первое и последнее светлое пятно в моей жизни. Я женщина, любовь для меня — все, любовь — мое право…

— Какая пошлость, — негромко проговорила Анна Георгиевна.

— Я сентиментальна.

— Это не порок, — отметил Крячко, — я тоже, иной раз…

— Вы будете слушать или сами говорить станете? — Тут, пожалуй, впервые Алена проявила недовольство.

— Куда он денется, будет, — заверил Гуров, — продолжайте, пожалуйста.

История, поведанная скромной училкой, была одновременно простой и пугающей. И в самом деле, без дураков и дур, была любовь, свалившаяся как снег на голову на двух совершенно разных людей — первый парень на деревне и уродина, на которую без слез не глянешь. Но, видимо, Денис был из тех, кто умел видеть внутреннее, не внешнее? Ан нет.

— Я прямо ему сказала: хочу, чтобы ты у меня был первым, — с бесстыдной откровенностью повествовала Алена, — да, у нас были именно такие отношения, слышишь? Тебе и не снилось.

Нина кусала губы, про себя, очевидно, сквернословя, Елена Васильевна довольно улыбнулась:

— Да, да! Вы все жужжали вокруг него, а спал он только со мной. Вот так вот. Он говорил: тебе в постели жить надо.

— С-сука, — прошипела Нина.

— Грубо! Грубо! Вот и романтические тайны вскрылись грубо и внезапно…

Последовала по-девичьи мерзкая, изобретательная расправа, устроенная фанатками Романова над глупой ботаничкой, вообразившей себя пупом мира. Девки, в разное время отшитые Романовым, Алену подстерегли, когда она, счастливая и томная, возвращалась задами-огородами с тайного свидания — и, как деликатно сформулировала Анна Георгиевна, «покуражились». Елена Васильевна сухо излагала факты, точно все происшедшее не имело никакого отношения к ней:

— Латышева, белобрысая сука, обстригла волосы, мерзавка Голикова оторвала с мясом пуговицы на кофте, единственная была хорошая кофта. Дылда Волина била по лицу, две дряни — Леонова и Горенко — через грязную воронку лили спирт прямо в горло, Алимова чиркнула спичкой…

— И что же, никто ничего не видел? Или шли и отворачивались? — осведомился Крячко. На душе было донельзя погано, черно и чисто физически ощущалась гадливость, как будто заглянул в бездонную выгребную яму.

— Хороший вопрос, — одобрила Алена, — они позаботились о конспирации. Дело было на лесополосе, и к тому же Миронова патрулировала со своей шавкой…

— Резюмируем? — предложил Гуров.

— Извольте.

— Латышева получила по голове, с машины Голиковой пропали пуговицы, то есть болты, и чудом, что не с мясом, Волину избили… на той самой лесополосе?

— Почти, — вежливо уточнила Елена, — пришлось внести коррективы, она попыталась сбежать…

— Хорошо. Леонова и Горенко отравились паленым сидром, Алимова чуть не сгорела заживо, Миронову потрепала собака. Так?

— Так.

— Очень символично, — одобрил Гуров, — только ведь, насколько я понимаю, ни у одной не возникло вопроса: «А нас за что?»

— Увы,